Глава 11. От поражения к победеДень начался с подъёма в половине девятого. Я вылез из своего спального мешка. В палатках скучено около тридцати человек и воздух утром очень тяжелый и влажный, после ночи. Последний раз мы мылись около двух недель назад. В воздухе стоит особая смесь запаха мужского пота и мочи, но когда все пахнут одинаково плохо, то вы этого не замечаете.
Операция, которая прошла в районе Бадгиса в январе 2010 года, длилась примерно две недели. Сейчас стояло 17 января. Нам были не рады в ПОБ Гормах. Последние недели мы знакомились с этим районом, устанавливали доверительные отношения с афганской полицией и активно противодействовали талибам. За последние дни было несколько перестрелок с ними. Неважно куда мы ехали – казалось, что все обязательно хотят пострелять по нам. Каждый день мы вылезали из спальников и палаток, ели сухпай, выполняли ежедневные задачи и возвращались в палатки. Это была рутина, за одним исключением – нас хотели убить.
Местные жители в этом районе относились к нам негативно. Когда мы пытались собрать информацию или просто поговорить с ними, то они вели себя пренебрежительно и не были заинтересованы в общении. Мы быстро поняли, что работа ISAF в этой провинции в последние годы неэффективна. Уровень доверия к нам был предельно низок.
Местная полиция работала на грани краха. Они не могли действовать за пределами своих баз и участков. Только за последние несколько месяцев талибы неоднократно нападали на них. У полицейских было только легкое ручное оружие и минимум боеприпасов, так что они становились легкой добычей для террористов. Каждый аванпост располагался так, чтобы мог видеть соседний, вдоль дороги, поэтому местные копы часто были свидетелями того как их коллег на соседнем посту натурально вырезали.
Я не смею думать о том, в каком психологическом состоянии находились эти парни. Когда мы разговаривали с ними, то узнали, что многим из них даже не платили зарплату последние несколько месяцев и еду они добывали себе сами. Это шокировало. Также, многие копы жили в постоянном страхе за свои семьи, что талибы могут прийти к ним домой и жестоко убить в отместку за работу на «неверных».
Теперь нам нужно было показать, что мы готовы сражаться против их врагов.
Основной задачей этой операции было сотрудничество с АНП в районе Гормаха, чтобы подавить деятельность талибов и сделать район безопасным. Это была битва за доверие местных жителей. Внутри ПОБ жила рота афганской армии, с которыми мы пытались работать, но оказалось, что они не способны нам помочь хоть сколько-нибудь значительно, так как приехали из очень спокойного района и имели низкий уровень подготовки. Каждый раз, когда мы пытались что-то спланировать с ними, это заканчивалось морем оправданий с их стороны. Всегда были другие «более важные» задачи, а не обеспечение безопасности района. Боевой дух был низкий. Зачем рисковать жизнью, если можно жить более-менее безопасно за стенами ПОБ? Но мы знали, что это ощущение обманчиво. Если вы не хотите выйти на улицу и встретить врага, то враг придет к вам.
Тогда, вместо них, мы обратили внимание на местную полицию. РГ посетила все их участки в районе и неоднократно видела с расстояния талибов, патрулирующих деревни к югу от нас. Группы вооруженных людей на мотоциклах ездили и требовали налоги с крестьян, доказывая всем, что это они здесь власть.
Во время обучения в Норвегии нам неоднократно подчеркивали значение культурного понимания. Нам говорили, что очень важно при приветствии использовать такие фразы как «асалам алейкум» (да пребудет с тобой Бог). Мы также узнали, что нужно следить за тем, с какую руку вам дают при встрече. Но в действительности, мы чувствовали, что здесь этот подход не работает. Действовало только право сильного. Если что-то и беспокоило местных, так это безопасность. Тот, кто был самым сильным в провинции, тот и гарантировал безопасность. Нужен был баланс между доказательством силы и учетом местной культуры.
Все наши машины несли флаги с силуэтами кораблей викингов. Флаги должны были указывать, кто мы такие, откуда пришли и быть четким маркером для талибов, что с нами лучше не связываться. В то же время, гражданские должны были быть уверены, что именно мы обеспечиваем для них безопасность. Это также давало защиту местным силовым структурам. С нами они могли идти куда угодно, при условии, что мы побеждаем талибов в каждом бою. После нескольких тяжелых боев, с хорошим для нас результатом, у нас сложилось более чем достаточное чувство уверенности в себе, чтобы встретить все что угодно.
Каждый раз, когда полиция просила о помощи, мы немедленно реагировали и поддерживали их всем, чем могли. Это включало в себя все - от защиты атакованных участков до помощи в разминировании СВУ. Аванпосты атаковали в среднем один раз через день, иногда могло пройти несколько дней тишины, но мы не знали, когда будет следующая атака. На нашем счету уже было несколько уничтоженных крупных СВУ и отбитых засад.
Мы заметили, что полиция постепенно все больше и больше полагается на нас и доверяет нам. Это очень обнадеживало. По мере роста доверия наконец-то начала поступать информация о талибах. Тяжелая и решительная работа наконец-то стала приносить плоды. Мы были на пути к тому, чтобы стать заслуживающим доверия фактором власти, на кого полагались как гражданские, так и местные силовики. Не в последнюю очередь, к нам стали относиться с уважением и враги. Тем не менее, неприятно было видеть, что афганские солдаты выходили за пределы ПОБ только когда шли на рынок.
Каждый день мы патрулировали местность и собирали информацию.
17 января 2010 года начался, как и предыдущие дни. Мы отправились в дорогу и нам предстояло встретится со старейшинами в деревне на юге, Дашт-и-Катхун. Раньше мы уже ездили в эту местность и провели ожесточенный бой с талибами. Один автомобиль загорелся, другой получил массу пробоин. После того как бой закончился, мы вернулись на базу, буксируя поврежденный джип. Умения и удача были на нашей стороны, обошлись без потерь. Талибы не могли сказать то же самое. Многие из нас были здесь двумя годами ранее, в время последней операции ГБР-5, в 2008 году.
На стартовом брифинге мы ознакомились с деталями операции и разошлись по машинам. Команда была готова как всегда и я не беспокоился о том, что что-то может быть не сделано. У каждого гренадера свои обязанности в машине. Я время от времени их проверял, но вскоре удостоверился, что все хорошо делают свою работу. Контроль необходим, но если вы хотите, чтобы солдаты развивались, то они должны обрести уверенность и стать независимыми.
Я был очень уверен в команде. Они неоднократно проявляли инициативу, решительность и профессионализм в критических ситуациях. Это освобождало мне руки, давая возможность концентрироваться на том, что должно быть главным – миссия.
Садясь в машину, вы ждете радиоперекличку. Если все хорошо, то я отвечаю: «Папа-2, слышу четко и ясно». Это означает, что моя группа готова и радиосигнал четкий. Мой стрелок проводит свой обычный ритуал перед выездом - стукает кулак Киммы костяшками своего кулака. Мои амулеты, пуля на удачу и кровоостанавливающий камешек, при мне. Странно называть пулю для самоубийства пулей на удачу, но по какой-то причине она дает мне чувство безопасности. Если меня возьмут в плен, то талибы не проявят ни малейшей жалости – отрезание головы тупым ножом будет наиболее вероятным сценарием. Так что лучше покончить с жизнью до этого. Но я думал, что если и умру на задании, то пусть это произойдет среди кучи своих пустых магазинов и трупов врагов.
Поступает приказ, мы заводим машины. После выезда за ворота, все взводят свое оружие.
Колонна ехала, а я поставил песню, которую мы всегда использовали на выездах – «Wherever I May Roam» Metallica. Это настраивало парней на правильный лад и так происходит по сей день, каждый раз, когда я слышу эту песню.
https://www.youtube.com/watch?v=dHUHxTiPFUUКогда вы едете на базар в Гормахе, появляется перекресток, где одна дорога ведет на запад, другая – на юг. Там у талибов всегда стояла разведка, которая тут же передавала куда мы едем и там мобилизовали все силы. Мы знали, что люди, стоящие на перекрестке, информаторы, но ничего не могли с этим поделать – доказательств не было. После этих звонков первые подразделения талибов будут на месте через час, а противник из ближайших районов будет стремиться к нам как пчелы на мед.
Я посмотрел на часы, теперь можно не торопиться. Было примерно известно, когда раздастся первый выстрел и начнется смертельная игра. Никто не сомневался в серьезности ситуации.
Жители деревни провожали нас взглядами. Это были пуштуны, никто не улыбался, все смотрели сурово и невыразительно, практически пронзая нас глазами. Мы могли улыбаться и махать до посинения – без толку. Я всегда старался смотреть так же резко и грубо в ответ. Может быть, мои бледно зеленые глаза произведут на них впечатление.
Из местного медресе (религиозная школа) набежала толпа детворы. Они плюют в сторону машин и собирают камни. Я слышу, как мой стрелок кричит пацанам, чтобы они не смели кидать камни.
Базар – бедное и грязное место. Сточные воды текут по обочинам дорог и везде валяется мусор. Запах соответствующий. Тем не менее, торговые палатки стоят рядом друг с другом. Здесь доступно все – от еды до мобильных телефонов и одежды. Женщин почти не видно. Те немногие, кто из них здесь присутствуют, несут тяжелые мешки, тащась за мужем в нескольких метрах, который не несет ничего. Это странное распределение ролей для меня. Мне это не нравится, но мы здесь не для того чтобы навязывать им свою культуру и западные обычаи.
После того как отряд покинул базар, во все стороны раскрылся чудесный вид. По обе стороны долины стоят высокие хребты с бесчисленными пиками, тянущимися на юг в направление Гиндукуша. Повсюду следы боев и окопов – следы войны, тянущейся более 30 лет. Солдаты постоянно держат все под наблюдением. При малейшем подозрении, колонна останавливается, и мы рассматриваем интересующее нас в бинокли и трубы. Оптика настолько хороша, что можно увидеть выражение лиц за несколько тысяч метров. Чаще всего это пастухи, который с любопытством смотрят на нас.
Вы можете многое узнать о намерениях человек, основываясь на его поведении. У вас постепенно вырабатывается сильный инстинкт относительно того, кто является врагом, а кто нет, даже не видя оружия. Но этот день был необычайно тихим и спокойным. Прошел «золотой» час и не было никакой вражеской активности. Целью миссии не являлся бой с врагом, так что нас это устраивало. Наши силы значительно уменьшились, так как отделения саперов и К-9 уехали в Норвегию на замену. Это уменьшило нашу огневую мощь почти вдвое. Что еще хуже, снайперская группа осталась в ПОБ для технического обслуживания своего снаряжения и оборудования. Так что сегодня наша группа состояла из 30 человек, плюс санитарное отделение. Я старался не думать об этом много. Обычно, враг не приходил настолько большой группой, чтобы мы не могли справиться.
Тем не менее, наша дочерняя рота, Мек3, при поддержке саперных и санитарных подразделений, годом ранее встретилась с большой группой врага и несколько дней вела с ней бои. Условия были ужасные, проливные дожди превратили зону боев практически в бассейн. Чистую воду приходилось использовать, чтобы смыть грязь с оружия и продолжать вести бой. Кроме того, туман и густая облачность затруднили поддержку с воздуха. Некоторые солдаты испытывали гипотермию, так как по утрам было очень холодно, а вся одежда – мокрой. Тем менее, парни из Мек3 сумели удержать врага и заставить отступить. Это была одна из самых впечатляющих операций о которых я когда-либо слышал и настоящий пример профессионализма, которому мы должны следовать.
Когда колонна двинулась дальше в долину, холмы буквально обступили дорогу цепочкой высот. Каждый метр увеличивал вероятность атаки врага. После пересечения вади и нескольких полей, мы вошли в деревню, которую должны были посетить. Пехота немедленно окружила кишлак и ротный начал беседу со старейшинами. Параллельно наш санитарный отряд стал оказывать помощь всем нуждающимся сельским жителям. Это одна из важнейших задач для нас. Мы делали все возможное, чтобы оказать медицинскую помощь людям, которые возможно никогда не имел такого шанса в жизни. У санитарного автомобиля мгновенно выстроилась очередь. Многие жалобы были вызваны обычными инфекциями, которые благодаря курсу антибиотиков давно были бы вылечены. Часто самые простые болезни здесь могут закончиться смертью из-за нехватки знаний и ресурсов.
Мое отделение охраняло направление с юга. Я осмотрел район, где мы сражались с талибами месяц назад. Дальше на юге я увидел вершину, где норвежцы уничтожили четверых противников в мае 2008 года. В этой долине пролилось много крови. Повсюду кратеры от артиллерийских ударов, бомбежек и захоронений. Могильные курганы находятся близко, и я могу видеть даже могилы талибов, погибших в 2008. Мертвых воинов здесь считают мучениками. У них лучшие могилы и много разноцветных флагов свисают над ними. Это способ афганцев почтить погибших, примерно, как у нас в Норвегии ставят памятные доски с именами и датами в тех местах, где нацисты казнили кого-нибудь в годы Второй мировой войны.
Как ни странно, в этот день все было тихо и спокойно. На высотах вокруг никого не было. Талибан взял выходной? Вряд ли, подумал я. Ребята были спокойны и расслаблены, но бдительны. Они или курили, или пили воду, наблюдая за своими секторами. Внутри деревни Руне вел переговоры. Этот кишлак редко посещали силы ISAF, поэтому я предположил, что нас здесь встречают скептически. Могилы мучеников говорили сами за себя. Нетрудно понять кого здесь поддерживают, если ISAF бывает здесь два-три раза в году, а талибы остальные 360 дней.
Босс закончил встречу, санитарный персонал закрыл свою машину. Очередь все еще была длиной. Одним повезло, и они получили лечение, а другие, к сожалению, нет. Я думаю это самая плохая часть наших поездок – видеть глаза тех, кто пришел со своими больными детьми и не смог получить помощь.
Нам приказали собраться и подготовиться к дальнейшей поездке.
Колонна снова тронулась на юг. Надо было найти дорогу, ведущую на восток, к новой деревне, которую мы ранее не посещали – никто из нас не был на восточной стороне долины. Деревня называлась Паймакту. Именно к югу от нее Мек3 имел самые тяжелые сражения весной 2009 года. Тем не менее, мы не видели никаких признаков активности со стороны партизан на окружающих высотах.
Когда отряд приблизился к деревне, местность стала все более холмистой и труднодоступной. Наши БМП CV9030 поднялись на холмы, чтобы получить лучший вид на деревню и территорию вокруг.
Паймакту выглядела как призрак. Несколько женщин и стариков спешно выбрались из домов и бегом удалились на юг. Что-то было не так. Тот факт, что женщины и дети бегут, когда мы прибываем не обязательно означает, что будет бой, но что-то может случиться.
В эфире была тишина, каждый человек команды сосредоточился на поиске признаков засады и врага. Все элементы рельефа и дома были тщательно исследованы. Любые наблюдения и записи могут быть полезны в дальнейшем, для других команд.
Мы выехали из деревни и двинулись назад к базару Гормаха. Пришло время возвращаться домой.
Проехав примерно 500 метров на север, мы вышли на более открытую территорию. Вокруг шли высокие неровные хребты. Чуть дальше к северо-востоку была новая деревня под названием Вади-и-Гормах, мы должны были проехать через нее. Еще севернее от нее мы уже видели самый южный пост АНП, который стоял на самой высокой вершине в районе и напоминал форт. Мой глаза были устремлены на высоты к востоку, а Рибе, водитель, не сводил глаз с дороги, ища признаки минирования.
Внезапно я увидел силуэт человека на гребне к востоку от колонны. Я вышел в эфир и сообщил о нем. Отряд остановился, мы вышли и достали самую мощную трубу. Это был взрослый мужчина, старше тридцати лет. Он сидел и наблюдал за нами. Я не видел оружия, но инстинкт подсказывал, что это враг. Я доложил комвзвода и тот приказал сделать предупредительный выстрел.
У нас уже накопился хороший опыт с такими предупредительными выстрелами. Чаще всего они подтверждали наши подозрения, что перед нами враг, готовый атаковать. Если талибы планировали устроить засаду или обстрел, то как правило они имели четкое представление о том в какой момент движения нашей колонны нужно стрелять. Делая предупредительный выстрел по наблюдателю, мы провоцировали их на несогласованную атаку, которая, начинаясь не вовремя, наносила нам гораздо меньший ущерб. Именно так и случилось в тот день.
Через несколько секунд, после того как предупредительный выстрел попал рядом с наблюдателем, противник начал стрелять по нам с позиций на востоке и юге. Огонь был неточный, но, как обычно, он усиливался и подбирался к нам все ближе и ближе.
Мы тут же распределились по секторам и открыли ответный огонь. Гнетущая тишина долины превратилась в грохот стрельбы пулеметов и взрывы реактивных гранат.
Я приказал достать из джипа гранатомет «Карл Густав» и пулемет МГ-3. В тот день Грегер сидел в турели, и машина тряслась от стрельбы из пулемета .50 калибра, пока мы отчаянно работали, чтобы как можно быстрее достать оружие. Чем больше мы возимся, тем удобнее противнику пристреляться. Я показал большой палец Грегеру, когда все достали. Машина тут же отъехала. Вместе с Бирри и Небби, я убежал в яму, которая могла быть прикрытием. Я сразу же начал стрелять из МГ в двух талибов, которые вели огонь в машину в хвосте колонны. Между нами было большое расстояние, я не видел попал или нет. Приблизительно через 400 выстрелов они исчезли из виду, в этой же время Бирри начал готовить гранатомет. Я передал пулемет Небби и замерил расстояние, чтобы Бирри мог установить взрыватель. Рядом другое отделение тоже готовило свой гранатомет. Затем каждый выстрелил по гранате. Они взорвались почти одновременно над высотой врага, раскидав по его позиции сотни осколков. Мы перезарядились и выстрелил еще раз. С этого момента с той высоты больше никто не вел по нам огонь.
Внезапно мы подверглись массированному обстрелу из нескольких РПГ. Их гранаты имели такую низкую скорость, что мы могли их видеть в полете. Один из нас заорал предупреждение: «РПГ!!!». Некоторые гранаты пролетели над нами, а другие взорвались рядом. Все мы бросились в укрытие. Я лежал в яме с Бирри, обнимая его, стараясь прижаться к земле лицом. Граната за гранатой рвались вокруг, это была самая интенсивная бомбардировка, которую я когда-либо испытывал.
Все вокруг было в дыму, камни и комки земли падали на нас. После окончания обстрела я крикнул: «Все в порядке???» Бирри и Небби ответили. Теперь нужно было вернуться в бой и вернуть утерянную инициативу. Машина Руне Веннеберга была под обстрелом с юга. Гранаты пролетели практически вплотную, так что ему пришлось надавить на газ, уезжая на север. Те, кто не успел сесть, на своих двоих как можно быстрее побежали вслед ей, ища укрытия на бегу.
Талибы получали подкрепления из соседних долин и вал огня неуклонно нарастал. Не было никаких сомнений, что они хотят покончить с нами раз и навсегда.
Наши БМП, которые собрались в голове колонны на севере, поменялись местами с джипами и понеслись в атаку на юг. Моя команда загрузила гранатомет и пулемет в машину, и мы были готовы выдвигаться на гору на северо-западе. Едва мы подъехали к ней, как получили сильный удар. Я услышал, как Грегер орет: «Чарли! Чарли!!!». Это означало, что команда должна вернуться на исходную позицию. Я увидел, как винтовочные пули вонзаются в землю вокруг машины и вышел в эфир: «91-й, это Папа-2, контакт с пехотой врага на северо-западе!»
Босс сообщил: «98-й, 98-й, мы окружены, враг на 360 градусов вокруг нас!»
На нас напали со всех сторон. Ландшафт долины был почти ровный с большими высотами вокруг. Это похоже на то, как если бы вы стояли посередине футбольного поля, где негде укрыться, и перестреливались с врагом, сидящим на трибунах.
Мы снова достали пулемет и начали стрелять по противнику на северо-западе. Огонь с юга немного уменьшился, и CV9030 развернулись к нам, чтобы поддержать огнем.
В этот момент кончились патроны к тяжелому «Браунингу» в турели IVECO. Надо было достать их из грузового отсека БМП, где перевозили дополнительные боеприпасы. Я вышел в эфир и попросил CV90 подъехать к нам. БМП встала рядом и ее командир Нико, сидя в верхнем люке, показывая мне утвердительно большой палец. Началась разгрузка. В одной коробке лежит лента на 100 патронов и нужно было как минимум десять таких коробок. Один человек залез в отсек БМП и подавал наружу ящики, другой складывал их в канаве. В это же время мы сделали подряд четыре выстрела из гранатомета, прикрывая разгрузку.
Когда выгрузка закончилась, я сообщил Нико. Двигатель бронетехники взревел, когда водитель Ханс Мортен надавил педаль газа и наша «колесница» исчезла в облаке пыли.
CV9030 смогли подавить огонь с вершин на северо-западе, враг исчез с них. Но зато усилилась атака с юга. Впервые за все время я почувствовал, что мы лишились инициативы. Вне зависимости от плотности нашего огня и контратак, мы не имели никаких результатов. Бронированные машины просто кружились как мячи для пинг-понга, чтобы подавлять конкретно тот сектор, который представлял наибольшую угрозу.
Когда БМП снова развернулись на юг, я почувствовал, как мне скрутило живот. Я должен был немедленно облегчится, ничто не могло это остановить. Возможно, это была физическая реакция на неуверенность, которую впервые испытал в бою. Я скатился в канаву и спустил штаны.
Небби негромко засмеялся, глядя мне в глаза. Вокруг стоял грохот стрельбы. Я сделал все за несколько секунд, но они мне показались вечностью.
Я надел штаны, схватил винтовку и побежал было на позицию, как живот снова скрутило. Как это возможно??? В своей команде я всегда был синонимом термина «боевой ублюдок», а теперь сидел в канаве со спущенными штанами? Мне пришлось обратить эту ситуацию в юмористическую, громко смеясь, когда я наконец вернулся к команде. Небби подразнил меня, медленно приговаривая: «Надеюсь, ты хорошо просрался?»
В нескольких милях к северу наши снайперы, которые вышли из ПОБ, заняли позицию на контрольно-пропускном пункте АНП. Оттуда они имели полное представление о передвижениях врага вокруг нас. Снайперы увидели, что к талибам идет подкрепление и все съезжаются в деревню Паймакту. Там противник получал приказы и небольшими группами расходился в разных направлениях, чтобы присоединиться к бою.
Бой шел уже три часа и с нашей точки зрения ситуация была очень тяжелой. Почти все машины не по одному разу были обстреляны. Оторванные антенны, простреленные шины и пулевые отверстия в корпусе копились и множились. У одного гренадера было осколочное ранение в голову, к счастью несерьезное. Теперь пули ложились крайне близко к нам, порой только один-два сантиметра отделяли от ранений. Только хорошие солдатские навыки и постоянное использование укрытий означали, что у нас нет потерь.
В эфире прозвучала команда, которую я надеялся никогда не услышать. Ротный, оценив ситуацию, объявил, что в дальнейшем бое нет никакого смысла. У нас заканчивались боеприпасы, позиция была крайне невыгодной. Мы должны были отступить на несколько миль к северу и перегруппироваться. Все знали, что отход и перегруппировка в реальности ни что иное как бегство, а мы никогда не отступали! Мы были теми, кто стоял и сражался, пока враг не убегал. Тактическое отступление безусловно было сейчас самой разумной сейчас вещью, но это было неправильно.
Мы собрались в колонну и начали отступать перекатами, прикрывая друг друга. Снайперы сообщили, что противник начал съезжаться на мотоциклах. Это было то чего талибы добивались. Теперь они посетят все ближайшие деревни и объявят, что выиграли битву, преследуя силы ISAF до самого ПОБ. Так они докажут, что являются самым сильным игроком в регионе и деревни снова начнут их поддерживать. Я чувствовал внутри себя сильное разочарование, но старался скрыть это от парней как мог. Они сделали все и даже больше, чтобы выиграть бой, но их сил в этом случае оказалось недостаточно. В машине было совершенно тихо. Куча пыльных и грязных лиц с красными глазами смотрели в разные стороны, но не друг на друга. Мы начали осознавать свое поражение.
Пройдя чуть больше километра на север, мы остановились в круг, создав защитный периметр на 360 градусов. Я вышел из машины, пылая от злости. В 50 метрах от меня стоял сосед и абсолютно также смотрел на меня. Я видел это в его глазах. Слова не нужны в такие моменты.
Снайперы вели наблюдение за противником, который остановился. Они выставили одного наблюдателя за направлением, куда мы ушли, в то время как остальные собрались вместе и что-то обсуждали. Если бы у нас была авиационная поддержка, мы с легкостью победили бы сейчас. Каждая частичка моего тела хотела пойти в атаку и вернуть то, что мы потеряли.
А затем в эфире последовала рекомендация от снайперского пункта наблюдения для Руне, которая в корне изменила ситуацию.
Наблюдатель врага вернулся к своим и больше никто не смотрел за нами.
«Разворот на 180 градусов, форсаж двигателей на полном газе и атака скученной группы противника на открытой местности с помощью БМП».
Ответ командира был музыкой для моих ушей.
«Принято. Выполнять!».
CV9030 развернулись и дав полный газ пошли в атаку. Все, что я теперь мог видеть это облако пыли от их быстро едущих машин, нацелившись на юг. Нам приказали на своих IVECO ехать следом и поддержать огнем, охватывая с флангов. Наблюдатели сообщали, что талибы еще ничего не поняли. Я почувствовал себя как часть стаи львов, окружающих добычу.
Затем я услышал звуки беспрерывной стрельбы из 30-мм пушек.
DUNK !! DUNK !! DUNK !! DUNK !! DUNK !!
С каждым залпом в сторону талибов улетало по 5 снарядов, которые пытались убежать в панике. Снайперы докладывали по попаданиях прямо в эфире: «Попал! Попал! Попал! Повтори!!!».
Мы чувствовали себя теперь как команда, забившая победный гол в Лиге Чемпионов. Разочарование от поражения несколькими минутами ранее сменилось на чувство победы. Отряд в экстазе ехал на полной скорости на юг, чтобы занять утерянную позицию. Теперь у врага больше не было никаких пещер или горных вершин, чтобы спрятаться. По рации сообщили, что некоторые из них ищут укрытия в домах вдоль дороги.
Бронетехника проехалась прямо по позициям талибов и одному из командиров БМП пришлось даже стрелять по ним из верхнего люка, когда они пронеслись мимо.
По пути на юг мы видели тела убитых врагов вокруг нас и кричали «В Вальхаллу!».
Моей команде поручили зачистить деревню, которая теперь считалась небезопасной. Мои мысли вернулись в канун Нового года и тогдашнего боя. Нужно было быть осторожным.
Уровень адреналина был так высок, что я не чувствовал страха. Все, о чем я сейчас мог думать, это то что нужно взять деревню под контроль и захватить врасплох талибов, укрывающихся в ней. Все канавы, сараи и дома могут быть потенциальными укрытиями. Я хотел, как можно дольше сохранять фактор неожиданности, после того шока в который мы их вогнали.
Мы, как обычно, были сильно не доукомплектованы, поэтому нужно было верить, что каждый делает то, чему его учили и еще немного сверху. Небби прикрывал меня и Бирри, когда мы пересекли открытое пространство перед домом. На подъездной дороге мы нашли брошенный РПГ. Теперь каждое мышечное волокно в организме было мобилизовано для работы на максимуме, мозг работал на всю катушку. Мой палец был на спусковом крючке, готовый выстрелить, если вдруг появится талиб. Если бы была дуэль, то я бы не проиграл.
Чуть дальше к югу бронетехника преследовала отступающих на мотоциклах врагов. Звук стрельбы 30-мм пушки внушал дополнительную уверенность в себе и смелость, а в бою это абсолютно необходимо.
Внезапно в дверном проеме показалась мужская голова, когда я и Бирри были на полпути. Я мгновенной прицелился и крикнул «ДРЕШ!!!» так сильно как мог. Его глаза широко раскрылись, и он быстро поднял руки.
Я остановился в пяти метрах и приказал по норвежский, чтобы он вышел во двор. Я не говорю на пушту или дари, а он не говорил по английский или норвежский, но в этом случае переводчик не был нужен. Он начал медленно двигаться, как внезапно из дома вышел новый мужчина, с руками над головой. Бирри занялся первым, пока я прицелился во второго. Им было на вид около 25-30 лет.
Я приказал им лечь на землю, что они и сделали без колебаний. Но еще больше людей могло быть в доме. Я крикнул Небби, чтобы он подошел и взял под охрану лежащих мужчин.
Теперь можно было двигаться дальше.
Мы выстроились у входа в дом и дали друг другу сигнал, что готовы. Мое сердце резко забилось, и я снова почувствовал во рту ту же сухость, что и раньше. Было решено не использовать ручные гранаты, так как там могли быть гражданские лица. Нужно не просто вернуться домой живым, но и вернуться, не чувствуя греха за убийство невиновных. С этим жить.
Я посмотрел Бирри в глаза и быстро кивнул. Мы ворвались в дом, крича на ходу «ДРЕШ! ДРЕШ!».
Никого не было. В углу комнаты лежало несколько ковров, и я сделал несколько выстрелов рядом, чтобы убедиться, что никто не прячется. Если бы кто-то в доме хотел сдаться, то уже сделал это.
«Первый готов! Второй готов! Комната чиста!» сообщили мы друг другу и построились на входе в следующую комнату. К счастью, афганские дома в сельской местности очень аскетичные и здесь мало дверей. Это делает их простыми для обыска.
Мы выполнили ту же процедуру в соседней комнате, безрезультатно. Не было времени тщательно обыскивать, надо было переходить к следующему дому.
Когда мы пробирались по дому, третье отделение, проследовав по кровавому пути, вошло в соседний дом. Хозяин дома отрицал, что талибы искали у него убежище, но ему не поверили и правильно сделали. В одной из комнат нашли тяжело раненого талиба, истекающего кровью, но пытающегося спрятаться. Его правая рука была полностью оторвана при обстреле из БМП. Талиб вел себя как пьяный, не высказывая никаких признаков боли, когда его обыскивали. На нем была разгрузка, полная магазинов АК-47 и гранат. Не было ни малейших сомнений, что это противник.
Ему затянули руку жгутом и вывели к санитарной машине, которая следовала за нами. Война для него закончилась и теперь его ждал только длинный тюремный срок.
Тем временем, мы с Бирри обыскали все постройки, прилегающие к дому. Нам оказали поддержку Стиан и Микке из третьего отделения. Был обыскан каждый уголок, сено в конюшне мы прокалывали штыками на винтовках. Но все, что мы нашли это осла и мотоцикл. Еще был колодец, который не просматривался сверху. На его осмотр не было времени и возможности.
Когда мы закончили с обыском, то вернулись к задержанным. Теперь они были осмотрены и связаны. У них не было оружия. Я запросил переводчика для полевого допроса. Враг мог прятаться в канаве в 30 метрах от дома, поэтому любая информация от этих людей могла быть жизненно важной.
Когда прибыл переводчик, я начал допрос. Казалось, что они сильно пьяны. Никто из них не мог объяснить, кто они такие и знают ли друг друга. Они также ничего не знали о талибах в этом районе. У одного был ключ, подошедший к мотоциклу за домом. Наконец, они сказали, что являются плотниками и наняты для работы, но они не смогли назвать никого живущего в доме. В доме также не было найдено никаких инструментов – ни пилы, ни молотка, ни гвоздей. Это все не имело смысла, поэтому было принято решение доставить их в ПОБ для дальнейшего допроса. Хотя у них и не было найдено оружие, все указывало на том, что они участвовали в бою.
Одна из БМП заехала к нашей позиции и дала сигнал, что мы можем доставить захваченных мужчин к ней. Они, кажется, впали в шок и были совершенно безразличны, пока Небби вел их, стоя сзади и держа на прицеле на всякий случай.
В верхнем люке БМП стоял наш командир с винтовкой в руках и улыбался мне. Его лицо было полностью черное, а белозубая улыбка сияла как солнце. Смесь радости, облегчения и гордости была и в моих глазах. Враг, который недавно фактически поставил нас на колени, внезапно потерял много своих солдат, включая командира, а несколько человек взяты в плен. Теперь выжившие изо всех сил бежали на юг. Я могу только представить себе, что они испытывают.
На севере первое отделение позаботилось о трупах талибов. Один из убитых среди мотоциклистов был опознан как авторитетный полевой командир в этом районе. Другой талиб был найден мертвым в колодце. У него не было ноги, видимо в панике, не чувствуя рану, он залез в колодец и там истек кровью. У нас не было возможности спустится за его телом, но он определенно был мертв, лежа в огромной луже крови.
Мертвых обыскали, все снаряжение и оружие забрали. Затем их сложили рядом, в положении, которое мы называем «мертвец», когда труп лежит на спине, со скрещёнными руками ногами. Это означает, что перед нами досмотренный труп. Мотоциклы были уничтожены с помощью БМП, которая проехалась по ним гусеницами. Это было сделано, чтобы их не могли использовать против нас в дальнейшем.
Теперь можно вернуться на базу. Настроение было где-то на уровне потолка. Ребята находились в восторге от операции, которую сами и провели. Я тоже чувствовал себя невероятно счастливым. Но теперь нужно сосредоточиться на маршруте, пока мы не попали в ПОБ.
Я снова включил музыку, на этот раз Мэрайя Кэри. Удивительно, как любовные баллады могут успокоить кучу солдат под адреналином.
Колонна проехала через пригород базара Гормах, где вдоль дороги столпилось много людей. Они махали и улыбались нам, некоторые даже держали цветы. Я едва мог поверить в это. Сегодня мы не только победили на поле боя, но и завоевали доверие местных жителей. Наконец-то, мужество и отвага ребят за прошедший месяц принесли свои плоды.
Когда мы въехали в ПОБ, то нас приняли как королей. Полиция и афганские солдаты приветствовали изо всех сил. Это был лучший приемный комитет, о котором можно было мечтать, мы завоевали и их уважение. Все смотрели с любопытством как мы выводим пленных из БМП. Я могу только гадать, чтобы с ними сделала местная полиция, в отместку за своих убитых.
Пленных доставили в контейнер военной разведки, теперь они не наша забота.
Несколько человек раскурили сигары и распивали холодные безалкогольные напитки, чистя при этом оружие и снаряжение. Контейнер с боеприпасами был вскрыт и коробка за коробкой грузились в машины. Как обычно, мы сразу же готовились к новому бою.
Одна палатка преобразована в кухню, где готовили ужин, поставив гриль.
Все захваченное оружие и снаряжение разложили на брезенте и засняли на фото и видео. Из Меймене прибыл вертолет для эвакуации тяжелораненого солдата талибов, который должен был быть теперь прооперирован в норвежском госпитале.
Все были грязные, от лиц до снаряжения, как обычно и бывало после сильного боя. И нам наконец-то привезли мясо из Меймене, на кухне хозяйничали снайперы, которые прибыли раньше нас.
После ужина, я чувствовал усталость и хотел поскорее заснуть, но мне было интересно, как идет допрос захваченных. Что если они просто оказались не в томе месте, не в то время? Мог ли я сделать что-то не так? Мне пришлось просто надеяться, что разведка разберется. По пути к себе, я заглянул в тюремную палатку, которую охраняли двое солдат.
На полу лежали двое задержанных моей командой мужчин, со связанными руками в спальных мешках. Это было грустное зрелище. Вероятно, им внушали, что мы будем их убивать и пытать, если они попадут в плен. Гордость и радость после боя, сменились чувством сострадания. В некотором смысле было приятно это ощущать. В последнее время мне приходилось многое повидать и во многом участвовать – поступки и действия, после которых гражданская жизнь казалась чем-то нереальным и гротескным. Но раз я чувствовал сострадание, то значит все еще оставался человеком.
Теперь эти парни получат надлежащее лечение, медицинскую помощь, еду и воду, им не будет причинен вред. На следующее утро их перевезут для допросов в Меймене.